Когда стало ясно, что Маэда Тошиэ, владетель провинции Кага и один из регентов страны, вот вот умрет, его жена, Мацу, всегда и во всем заботившаяся о муже, приказала положить с ним в гроб множество буддистских текстов – он вел жизнь воина, много убивал и карму себе тем наверняка испортил весьма основательно. Когда об этом доложили самому Тошиэ, он улыбнулся:
- Я родился в смутное время и правда воевал по всей стране, от края до края, но я никому никогда не причинял зла без должной причины и убивал только тех, кто сам убил бы меня. Так что я не сделал ничего, что было бы достойно ада, а если у быкоголовых и конеголовых демонов имеется ко мне счет, то вперед меня на ту сторону ушло много храбрых вассалов моего дома. Я позову – они ответят, и мы покажем этой нечисти, то, чего она еще не видела, и добудем себе немного славы на темной дороге. Нет, я не тревожусь о том, что будет со мной там. Меня беспокоит то, что будет без меня здесь.
И так он какое-то время горевал о том, что нет у него пяти или семи лет, чтобы обеспечить стране мир, а юному Хидеёри спокойное вступление в права... потом заметил, что дышать уже стало совершенно невозможно и нужно с этим что-то делать, взял любимый короткий меч работы Шинтого Кунимицу, лежавший у изголовья – и вонзил себе в грудь. Так и умер.
Неправильный опыт, или как Маэда Тошиэ приобрел волшебный меч
Меч "О-Тэнта Мицуё", один из трех великих клинков, подаренных домом Ашикага (бывшим сёгунским) господину регенту, в конце концов, оказался в хозяйстве дома Маэда. Самая интересная версия того, как именно это вышло, выглядит так.
В четвертый год Бунроку, то есть в 1595, Хидеёши собрал в замке Фушими всех ведущих генералов – обсуждать организационные последствия смерти Хидецугу и грядущую вторую корейскую кампанию. Засиделись за полночь, утром должны были заседать опять, решили не ложиться – и конечно дело дошло до страшных историй.
И одна из историй была о некоем вассале Тоётоми, который ночью шел по коридору, ведущему в большой приемный зал, да так там кто-то невидимый в том коридоре ухватил его за ножны, что он дальше двигаться не мог. Держит и не пускает – пришлось обратно повернуть... и вот с той ночи завелась, видно, в коридоре нечисть. Ничего особо дурного не делает, но не пропускает. Днем ходить можно, а ночью никак.
Маэда Тошиэ встал и сказал, что это не страшилка, а чушь полная – и рассказывают такие истории, чтобы оправдать трусость – что темноты испугались.
Ладно – говорят окружающие. - Трусость, говорите? А проверим?
А проверим.
А пойдете по коридору? Без света?
А пойду. И знак там на противоположной стене оставлю, что дошел.
Тут уж Като Киёмаса, известный научным подходом ко всем делам, сам встал и предложил Тошиэ свой веер – мол, знаки знаками, а это вещь приметная, второго такого нет. Оставите там?
А что ж? Оставлю.
Ну а вокруг же слуги, а у слуг уши, а у слуг начальство, договориться не успели, а уж Тошиэ к регенту зовут. А регент, из постели не вылезая, ему и говорит – мол, в коридоре-то и впрямь нечисто. Ты в такие вещи не веришь, но я-то верю, так что раз уж ты собрался тут мою нечисть гонять, то возьми вот это с собой. И дает ему тот самый меч "О-Тэнта Мицуё", который по слухам имеет силу всякую дрянь отводить и отпугивать.
Взял его Маэда Тошие и пошел себе. Добрался до нужного коридора, прошел по нему, веер куда условлено положил. И вернулся.
И никто его не тронул. И, кстати, никого больше в том коридоре не трогали.
Пошли всей компанией другим коридором, проверили – лежит веер.
Порадовались, выпили за здоровье Маэды. Вот ведь, под семьдесят человеку – а ничего на земле и на небе не боится. Только Като Киёмаса, хоть и восхищался стариком, но жалел, что эксперимент ему поломали, потому что с таким мечом-то, если что и было в коридоре, то расточилось конечно. И поди теперь узнай - было или не было...
А "О-Тэнта Мицуё" Хидеёши обратно не взял – сказал: раз дал, значит твой.
И вот ходит слух, что всю эту историю Маэда и затеял, на меч этот рассчитывая. Потому что сильно у него болела четвертая дочка, любимая. А "О-Тэнта Мицуё", говорят, и над болезнью силу имел. Ну имел не имел, а девушка выздоровела и еще сорок лет потом прожила. Так что нельзя сказать, что ей не помогло. Хотя эксперимент опять получился нечистый.
Баллада об одной неудаче
В один прекрасный день созвал господин дракон невоенную часть совета княжества и говорит:
Так и так, служба экономического планирования и данные переписи подтвердили наши исходные прикидки – судя по всему, первым и главным следствием наступления общеяпонского мира будет резкий рост населения.
Если в этой точке кто-либо из читающих захочет сказать "анахронизм" - увы ему. У клана Датэ есть, есть, есть и довольно давно есть служба экономического планирования и возглавляет ее некто Судзуки Мотонобу исходно Шичироэмон, который - если не ошибаюсь - большую часть жизни провел мирным представителем купечества, пока не заинтересовался чайной церемонией и не приехал в Киото поучиться у тамошних мастеров. Судя по всему, именно на чайной почве он и познакомился с господином драконом, тоже большим любителем... а спустя некоторое время и сколько-то бесед с удивлением узнал от высокопоставленного коллеги по чаю, что состоит не в том сословии, занимается не тем делом, а главное, делает все это решительно не в том месте.
Что? Запрещено менять сословие? Кем-кем запрещено? Достопочтенным господином Ква...тайко? А вы действительно такой законопослушный человек? Нет? Тем более, что жизнь на кон ляжет в любом случае? Ну вот видите, я же говорю – не то, не тем и не там...
Так завелся в княжестве Датэ старший самурай Судзуки Мотонобу, в скором времени – владелец подобающего каменного замка и командир соответствующего формирования (и если кто думает, что он плохо воевал, то это он очень ошибается), а с ним – финансовая разведслужба и служба экономического планирования.
Вместе с выводами – вполне корректными.
Так что по курсу демографический взрыв в масштабах страны и последствия оного – краткосрочные, среднесрочные и долгосрочные. С краткосрочными все ясно, долгосрочные в тот день не обсуждали – людей, которые не понимали, что произойдет с котлом, если его заполнить до краев, поставить на огонь и туго закрыть крышкой, среди присутствующих не было. Что думает по сему поводу Его Светлость, тоже всем было хорошо известно – наш шанс. Не сейчас, так в следующем поколении. Не в следующем, так в третьем. Но лучше сейчас. А вот в среднесрочных – которыми заняться нужно, естественно, начиная со вчера – следом за едой (делается) и рудой (делается) идет лес. Лес нужен. Строительство, производство, уголь, корабли – в общем, все. И потребность будет только расти.
Следовательно, что?
Поставить на учет все имеющееся. Поставить под контроль использование. Создать лесную пожарную службу – она вообще пригодится.
Запрещать крестьянам порубку? Не в нашем климате. Вредно и не получится. И зачем?
Определиться, что из необходимого и полезного будет хорошо расти у нас. Завести лесное хозяйство – питомники, плантации. Обязать держателей участков – на такую-то площадь сажать столько-то деревьев. И закон: срубил дерево – посади новое. Где брать новое и вообще где брать? В питомнике. Сначала бесплатно, пусть все привыкнут. Потом за деньги. Очень небольшие. Необременительные.
Все это нужно начать сейчас. Сегодня – назначить людей.
Совет переглядывается и вносит дополнительное предложение – поскольку в виду того же самого фактора число задач будет расти и решать их все через верх со временем станет все менее и менее удобно... не определить ли состав будущей лесной комиссии общим голосованием? Заодно метод обкатаем.
И с вероятностью – отмечает автор сих записок – в глазах у предлагающих в этот момент стоит непроизнесенным большое красное слово "конституция".
И если кто-то из читающих опять хочет сказать "анахронизм" - увы ему опять. Потому что документ этот существовал – известно точно. И именно так и назывался. С поправками на японский. Да, на рубеже 16 и 17 веков. И писался не для севера, а для всей страны. То есть, из расчета на захват оной страны. И одним из авторов был тот самый Судзуки Мотонобу. А больше ничего толком не известно, потому что господин специалист по финансам, умирая, приказал эту папочку сжечь (на его глазах, в специальной закрытой бамбуковой корзинке), а где господин дракон хранил свой экземпляр, так и не прояснилось, что само по себе удивительно, поскольку взрывоопасного – вплоть до прямой государственной измены - в семейные архивы легло много.
Видимо, очень интересная была конституция. Видимо, еще более интересная, чем переписка с Филиппом III Испанским. Видимо, в случае попадания не в те руки недельным воплем "Убить упрямую тва...рептилию!" и приказом поднять войска, впрочем, отмененным до того, как все зашло слишком далеко, дело бы не ограничилось.
Голосованием? Правильная идея,- говорит князь,- своевременная. Хвалю. Действуйте.
Действуют. Объясняют вассалам существо дела, проводят голосование. Князь смотрит на результаты, поднимает бровь – вы, граждане, как-то... не осознали существа задачи. Не подходит же никто. Вот просто ни один. Ладно, первый блин комом, голосуем еще раз. Голосуют. Список – еще хуже. Ну хорошо. Давайте в третий раз. И в третий раз то же самое. Вас понял, говорит князь, в следующий раз попробуем на чем-нибудь, чего не жалко. И назначил комиссию сам.
Так – в тот раз – не задалась в княжестве демократия. А вот тутовое дерево, бумажная шелковица и сумах лаконосный – прижились и отлично размножились. Не говоря уж о разнообразных местных вечнозеленых, которым и приживаться было не надо.
Побочная баллада о происхождении богов
Во время корейской войны в плену у Набэсима Наосигэ (того самого персонажа "Хагакурэ") среди прочих оказался некий Ли Чхам-пхиён, мастер по керамике. Слово "в плену" тут может значить что угодно. С точки зрения японцев, все корейцы, угодившие живыми в объятия японской армии, были пленными. Особенно полезные. Особенно специалисты в нужных областях (интересно, что впоследствии, по заключении мира, из не то 50, не то 100 (а поговаривают, что и 200) тысяч пленных и угнанных, вернуться выразило желание тысяч 8. Понятно, что князья скрывали ценных работников. Понятно, что женщин, вышедших замуж в Японии могли не отпускать мужья. Понятно, что сведения могли и не до всех дойти и не все могли успеть. Понятно, что уже прижились и не рушить же. Но в целом – не хотели. Особенно те, кто дома был собственностью. И не ценной – а так. Не знаю, много ли эта история говорит о тогдашней Японии, о тогдашней Корее она, по-моему, говорит много). Керамика была очень нужной областью. Так что добыл, привез, поселил в Арита и сказал – работай. Обращался хорошо, потому как еще в Корее оказал генералу мастер важную услугу – вывел войска куда надо. Да и вообще, кто ж с ценным мастером будет обращаться плохо? И Чхам-пхиён пытался делать корейскую посуду – а потом перестал пытаться, потому что на горе Изуми нашел каолин. И, некоторое время повозившись с глиной и печами, сумел изготовить фарфор. Первый японский фарфор. Впоследствии такая посуда называлась "аритаяки". За это в 1616 он получил право на японскую фамилию – и с тех пор стал прозываться Канагаэ Санбэем (японское имя было составлено из переделки корейского и названия родного края). Так завелся в Японии фарфор, в Арита – династия Канагаэ Санбэев, а в японском пантеоне – новый мелкий представитель, поскольку отец-основатель так прилип к делу, что после смерти стал покровителем фарфора и в этом качестве до сих пор почитаем в храме Тодзан, что в Арита.
Что в этой истории интересно – в 1992 за нее взялись историки. И выяснили, что Ли, Йи или Ри Чхам-пхиён в документах отсутствует начисто. И в корейских, и в японских. Что совершенно неизвестно, был ли Канагаэ Санбэй корейцем (возможно был) – и почти точно известно, что он до довольно позднего возраста _не был_ мастером по керамике – поздно занялся ремеслом. Что каолин, похоже, в Арита нашли только в 1630х – и только ками ведают, кто его там отыскал. Что вся история с корейским пленным впервые появляется в 18 веке – в прошении семьи Канагаэ главе местного клана о сохранении ежегодной субсидии... Что в семьях мастеров в Арита ходили десятки таких историй – и каждая в качестве героя называла собственного предка. Что по мере того, как писалась история японской керамики, письмо семейства Канагаэ покровителю приобретало все больший и больший вес – как же, древний источник... Так, в конце концов, из многих версий история Чхам-пхиёна стала единственной. А в 1917, на трехсотлетний юбилей японского фарфора, в Арита поставили памятник Ли Чхам-пхиёну. Но это было всего лишь материальным отражением уже сформировавшегося в культуре образа.
Перед глазами дома жмутся друг к другу, как зубья частого гребня,
Дым катится вверх из печи для обжига
Между соснами веет ветер из прошлого
И предок Ли нежно касается пальцами керамических холмов.
[подстрочник мой - А.]
Стихотворение, написанное губернатором Сага, Сабуро Кашита, в 1918 году, по дороге через Арита.
Все. Предок. Не вырубишь топором.
И если вы думаете, что после открытия в Арита – или в храме Тодзан – что-то изменилось, вы ошибаетесь. Был там тот кореец, не было – может быть и вопрос. А предок Ли Чхам-пхиён, Канагаэ Санбэй, отец и покровитель фарфора – существует без всяких вопросов. Спросите у любого, кто работает с каолином. И ссориться с ним – не надо.
> С другой стороны, тут есть еще один момент. Точнее - даже несколько.
Сколько там времени прошло до заключения мира? Если много, то понятно, что уже обжившиеся на новом месте не хотели возвращаться.
Сколько из тех, кто числился "угнанным" в Корее, реально был угнан?
Сколько пережило процесс угона и первые полгода на новом месте?
А вот там как раз путаница жуткая, потому и цифры вот так разбегаются.
Могли быть добросовестные ошибки в какую угодно сторону. Вплоть до того, что человек подает в корейскую бюрократию на разрешение повесить на доме табличку - мол, жена его оскорбила японских солдат и была за то зарублена, а "зарубленная" жена возвращается первым же обратным кораблем.
Могло быть недобросовестное... японские, вот, источники пишут, что с возвращенцами творились нехорошие дела - мужей красивых женщин, например, бывало, просто топили по дороге, чтобы продать их жен - и что корейцы даже комиссию потом завели по этому делу, но немного та комиссия помогла.
Могло быть недобросовестное непечатное по дороге туда - японские же источники действия японских охотников за людьми описывают нецензурно.
Кроме того, на японских коммуникациях активно и успешно оперировал корейский флот, а он в процессе не очень спрашивал, кто там на борту.
Понятно только, что _много_ было. То есть в 1801 на юге Японии еще описывали путешественники целые "корейские" деревни.
Первые большие транспорты пошли не сразу после прекращения войны. Несколько лет.
А вот с выживанием по прибытии было, если не ошибаюсь, неплохо - ценность же.
(Рассказывает опять-таки Антрекот, и продолжение, как всегда...)
X-posted at http://jaerraeth.dreamwidth.org/375233.html
